ЗООЛОГИЧЕСКИЙ ОПТИМИЗМ

Петр Швецов. «Живое и мертвое».

Галерея современного искусства «Anna Nova» (улица Жуковского, 28).

Октябрь – ноябрь 2007.

Передовые художники – нередко заложники моды: они опасаются работать так, как любят работать; чтобы быть на гребне общественного интереса, им приходится работать по-передовому. Тридцатисемилетний петербуржец Петр Швецов – мастеровитый график и живописец (некогда окончил школу при Академии художеств), однако, как и многие теперь, трудится в синтетическом жанре, рискованном, но бесспорно актуальном. Вот и новая его работа «Живое и мертвое», представленная одной из престижнейших петербургских галерей, – сложная комбинация живописи, фотографий, объектов, видео.

Живопись, впрочем, здесь преобладает, и существенно. Весь просторный передний зал галереи заняло (не вполне при этом уместившись) основное произведение нынешнего показа: грандиозная по габаритам картина «Ночной дозор». Во втором зале сосредоточилось всё остальное, определенным образом объясняющее и усложняющее opus magnum (эта часть проекта ранее уже была представлена автором в составе его инсталляции «Живое и мертвое» на ярмарке «Арт Москва 2007»).
На «большой картине» Петра Швецова запечатлен переиначенный рембрандтовский сюжет: вместо двадцати трех воинов с собачкой наш современник изобразил двадцать три зверя вокруг охотника. Название картины ориентирует публику на старую голландскую традицию, название же всего проекта – на совсем другое, хронологически и топографически гораздо более близкое: на эпопею «Живые и мертвые» Константина Симонова, урожденного князя Кирилла Оболенского. Идеология Швецова при этом совсем другая, не рембрандтовская и не симоновская-оболенская, не европейская и не русская: здесь нет никакого противопоставления жизни и смерти, всё оказывается в общем ряду. Вроде бы и живое, но мертвое. Охотник натурально не с нами: висит в петле. Обступившая его живность, если присмотреться, тоже не в лучшем виде: это не забавные озорные зверушки баснописца Крылова, анималиста Чарушина или автора веселых «Рассказов в картинках» Николая Радлова, а их посмертные имитации.
Все персонажи, как и положено мертвякам, никак не взаимодействуют друг с другом. Они не объединены ни действием, ни композицией, ни цветом, ни светом, ни, кажется, даже банальной гравитацией. Вопреки мнению куратора выставки Глеба Ершова, обнаружившего в созданных художником изображениях экспрессивность и страстность, они демонстрируют неодолимую отчужденность и безразличие ко всему.
По безэмоциональности картина сопоставима, кажется, лишь с «Явлением Христа народу» Александра Иванова. Тот писал свое главное полотно не с натуры, а по этюдам, годами копившимся и пылившимся там и сям. Петр Швецов пошел похожим путем: объединил в масштабной композиции ряд изображений, исполненных по фотографиям чучел и скелетов из Зоологического музея. Основная часть его нового проекта – своего рода «лаборатория мастера»: более двух десятков мелких полотен, сольных изображений персонажей «большой картины». Добротная густая живопись, будто сочащаяся маслом. Чтобы подчеркнуть ее натюрмортность, нагляднее выделить ее мотив безжизненности, художник обильно залакировал поверхности, закрыл некоторые из них стеклянными саркофагами. У одной из своих моделей даже как бы вспорол брюшко и сдержанно привыпустил наружу кишочки. Поставил рядом с полотнами несколько запаянных склянок с чьими-то изображениями внутри, залитыми тонированной жидкостью, наверное формалином, а также пару чучел: зверька и птицы. Зверька для наглядности слегка забинтовал, не побоявшись нарушить этой чрезмерностью логику и цельность замысла.
Но ни сангвиник, ни меланхолик, оказавшись на выставке Петра Швецова, не почувствуют себя разочарованными или угнетенными. Художник в полной мере проявил позитивность своего сознания и своего таланта. В созданный им же мрачноватый паноптикум он неожиданным образом привнес сполна реабилитирующее рискованный проект оживление: посреди всего устроил видеотерминал с настоящим фонтанчиком. На двух экранах этого замысловатого комбайна бесконечно прокручивается home video с парой детишек художника, бредущих по подвалам Русского музея, струйка воды при этом радостно журчит, и в ее журчании слышится жизнеутверждающее гераклитовское panta rhei – всё течет.

Евгений Голлербах