15 июл. 2008 г.

ОРАНЖЕВОЕ ЖЖОТ

Виктор Большаков. «Царство русского медведя: Путеводитель в картинах».
Арт-галерея «Либерти» (улица Пестеля, 17 / Моховая улица, 25).
До 14 сентября 2008.

Эм си Вспышкин, кумир прогрессивной молодежи, был вежливо, но решительно остановлен персоналом известной петербургской галереи при попытке проникнуть на выставку живописи Виктора Большакова. Обеспокоенность галеристов вызвал оранжевый комбинезон любознательной знаменитости. Опасения, однако, были напрасны: живописец Большаков, практически ровесник Вспышкина, тоже выказывал себя замечательным колористом и любил яркие цвета.

Он родился в приволжском городке Кулебаки в 1927 году, учился в рисовальной студии при окружном Доме офицеров, в 1954-м окончил Горьковское художественное училище, работал на Сахалине, в 1957-м стал лауреатом московского VI Международного фестиваля молодежи и студентов и с тех пор уже не покидал надолго город Горький, с 1990-го Нижний Новгород, – вплоть до кончины в 2006-м. Именно здесь, на малой родине, и обрел художник своего главного зрителя. Выставлялся преимущественно на зональных выставках «Большая Волга» – в Ульяновске, Горьком, Казани, Чебоксарах. Персональных показов было немного: в Горьком, Нижнем Новгороде, в родных Кулебаках, Навашине, Городце, Ардатове.
Его нынешний показ в Петербурге – первый. И, можно сказать, итоговый: за исключением пары ранних, 1960-х годов, небольших полотен здесь представлены работы финальные, последнего десятка лет Виктора Большакова.
Если судить по этой выставке, старость стала плодотворным для художника временем: рука была крепка, глаз – остер. Портретам и натюрмортам он явно предпочитал пейзажи. На полотнах мастера – много просторов, лесов, полей, рек. Привлекало Большакова изображение небес – то как бы под Архипа Куинджи, то – как бы под Николая Рериха, временами, однако, не без намеков на позднейшие находки американских абстрактных экспрессионистов: «небесные бои» волжанина, конечно, были для него формой самовыражения и самоврачевания: видно, что вкладывал душу. Любил писать воду и флору вкруг нее, – нередко привнося в пейзажи французские нотки: что-то брал от пуантилистов, что-то – от фовистов. При этом никогда не пренебрегал родными мотивами и не позволял ни себе, ни зрителю затосковать о дальних неизведанных краях: писал наименее испорченные российской цивилизацией пространства – Поволжье, Соловки, Валдай, озеро Селигер, – то и дело усугубляя видимое православной церковкой на заднем плане, монастырской стеной, избушкой, речной пристанью, деликатной лошадкой на пастбище, парой грибников неизвестно какого столетия. Умел изображать любое время года и суток. Названия работам давал соответствующие и емкие: «Уголок России», «В деревне», «Теплый вечер», «Бабье лето», «Осенний мотив», «Ранний снег», «Весна», «Раздолье», «Радости»… Хорошо владел перспективой, знал толк в композиции. Краски выбирал в соответствии с необходимостью, но ценил контрасты и тяготел к яркому: уважал лимонное или танжериновое на лазури, розовое с бирюзой, пурпурное, ультрамариновое. Картины получались неизменно светлыми, вселяющими оптимизм и настраивающими на позитивное мышление.
Название мемориальной выставки, рассчитанное на заезжих иноземцев, не собьет с толку подлинных ценителей искусства: живопись Виктора Большакова – не без экзотики, конечно, но уж точно и без медведей. Честное творчество, имеющее далеко не зональный масштаб.


Евгений Голлербах

10 июл. 2008 г.

НЕ НАДО СЛЁЗ

Виктор Тихомиров. «Энергичная лирика».
Государственный Русский музей. Мраморный дворец.
До 20 июля 2008.

«Too many tears…» Старый шлягер Хэрри Уоррена о травматичной любви – подлинный лейтмотив этой выставки: антикварная американская мелодия и свежая русская живопись равно гармоничны, равно печальны, равно утешающи.

Автор выставленных в главном музее русского искусства полотен – Виктор Тихомиров. Он родился тогда, когда еще был жив товарищ Сталин, в 1951-м. В самом нежном возрасте, выказав замечательные способности, научился читать – и прочел все книжки, подброшенные любящей мамой-учительницей и окружающими. Проявил незаурядную склонность к рисованию: всю школу, вплоть до последнего звонка в 1968-м, рисовал стенгазеты и разукрашивал тетрадки. В начале 1970-х пару лет отслужил на границе, где, впрочем, лазутчиков не ловил, а был художником-оформителем. В 1977-м осуществил неизбежное: поступил в Художественно-промышленное училище имени Веры Мухиной. Там познакомился с некоторыми из тех, с кем потом, отучившись, продолжил дружить и сотрудничать, создал в середине 1980-х нонконформистское творческое объединение «Митьки». Лучшие времена и достижения этого коллектива пришлись на годы гибели прежнего режима и формирования нового: за последовавшую пару десятков лет Виктор Тихомиров принял участие во множестве выставок, написал и оформил ряд книг, занялся регулярной журналистикой, посочинял сценарии, поснимал кино, поездил по странам и фестивалям, попреподавал, по-настоящему прославился.
И вот – первый персональный показ его творчества в Русском музее: знак признания и творческий отчет. В экспозицию включено около восьми десятков полотен, созданных с 1992-го, главным образом за последние два года. В самом дальнем углу экспозиции организаторы выделили место и для телевизора, чтобы крутить интересующимся фильмы художника, – но справедливая жизнь распорядилась надлежащим образом, сразу после вернисажа телевизор отключили. Всё правильно: несмотря на многочисленные таланты маэстро, здесь, в музейных залах, он именно живописец. Впрочем, не только здесь: Тихомиров, конечно, и по жизни преимущественно виртуоз кисти. Свою мощную, экспрессивную, мастерскую фигуративную живопись он исполняет гораздо изобретательнее и ловчее, чем это было принято у «Митьков». Художник прекрасно понимает секреты цвета, тени, особенности используемого материала, широко применяет всё это для организации композиции, лепки формы, создания настроения. Он по-настоящему в своей стихии. Возможно, порой эта живопись избыточно литературна и иронична, но даже тогда она не утрачивает качеств «лирики»: ее основное содержание – эмоциональный мир автора.
Этот мир имеет мало общего с современной реальностью. Наиболее масштабные и эффектные полотна на выставке – фантасмагорические многофигурные «Лес» и «Победа русских моряков в Индийском океане» (обе работы – 2003 года). На первом из полотен изображены персонажи русских сказок – люди, звери, птицы – в хвойной пуще, на другом – русские моряки, на боевых слонах штурмующие в бушующем океане флот неизвестного противника: оба сюжета – безусловный плод ранних литературных впечатлений и проявление ностальгии по загадке и восторгу. Здесь много инфантильного, наивного, даже вульгарного, в разных деталях похожего на старые отечественные лубки, на эксперименты «Бубнового валета» и футуристов, на подзабытые даже ветеранами кинообразы Роу, Иванова-Вано, Кошеверовой, на детские рисунки любой страны и любой эпохи. Любовным признанием оставшейся в далеком прошлом жизни выглядит масштабно и тщательно реконструированный живописцем интерьер общественной бани на улице Чайковского («Баня на Чайковской», 1996) – с нетрезвыми офицерами, с репродукцией «Утра в сосновом лесу» на стене, с гипсовой девушкой с веслом, с транспарантами «Цель партии – благо народа» и «С Новым 1957 годом». На других полотнах Тихомирова также возникают слоны, очеловеченные звери, всадники, воины, литературные герои, таинственная луна со звездами, снег, прочая пурга. В «Метели» (2004) – снежная кутерьма, ели, волки, преследующие бодро палящего в них из ружья всадника, тревожная птица. В диптихе «Война» и «Мир» (2005) – всё та же девушка с веслом, гипсовый же пионер с горном, мишка косолапый в хвойном бору и вереница сакраментальных слонов, – явно преследующих художника как неизбывное воспоминание о каких-то уже мало кому ведомых мелочах советского быта: то ли о некогда популярных комодных слониках, то ли об этикетках на дефицитном ширпотребе (пачках чая из Юго-Восточной Азии, складных зонтиках из Японии), то ли просто о цирке с зоопарком как таковых.
Что любил – осталось в прошлом, а что не ушло еще – уходит в прошлое прямо на глазах, незатейливо фиксирует своими лирическими композициями Виктор Тихомиров. Это печалит его и заставляет вновь и вновь перебирать милые сердцу образы. Семейным фотоальбомом выглядит серия из двадцати восьми мужских (за единственным спорным исключением) портретиков, исполненных по памяти либо вымышленных: молодой отец художника, Пушкин, Гоголь, Буратино, дядя Степа Милиционер, д’Артаньян, пионер-герой Марат Казей, пионер-филантроп Тимур, Чапай, Чкалов, Гагарин, Саид из «Белого солнца пустыни», Махно, Ван Гог, Леннон, певец Гребенщиков в молодые годы, Шинкарев («Автопортреты в виде героев», 2008)… К ряду изображений персон, когда-то сформировавших автора, естественно примыкают многочисленные небольшие натюрмортики последнего времени: столешницы и углы столов с карандашиками, спичечными коробками, монетками, чашками, кусочками рафинада, одинокими цитрусовыми плодами там и сям, яблочком, сухим букетиком, скелетиком съеденной виноградной кисти. Эти скорбные символы экзистенциальной изолированности и персонального одиночества, может быть, – самое проникновенное на выставке. В тихомировских тристиях, конечно же, много сиротства, в них есть порой пугающая слишком ясно осознанной безнадежностью простота и предвидение финала. Но они многомернее: побитая утварь и недолговечная ботаника на этих холстах – очевидные результаты внутреннего развития художника, и они выглядят гораздо убедительнее театральных ангелов и православных куполов, наряду с настойчивыми слониками появившихся в тихомировском творчестве в последние годы. Именно в натюрмортах заключены та любовь и тот тайный трепет автора, от которых сама его фамилия неизбежно обретает в сознании чуткого зрителя свой исходный и окончательный смысл: конкретный «тихий мир» – вот сфера главного интереса, упования и умиления Виктора Тихомирова.
Евгений Голлербах; на фотографии Антона «a_uspensky» Успенского – Виктор Тихомиров, Александр Сокуров и Александр Боровский на открытии выставки.