1 февр. 2008 г.

ЛЮБОВЬ МОБИЛИЗУЕТ

Дмитрий Конрадт, Игорь Вишня. «Цвет: Конрадт и Вишня».
Художественная галерея «Борей» (Литейный проспект, 58).
Январь – февраль 2008.

Что крепче всего соединяет людей? Любовь. Сила подлинной любви неодолима и намертво связывает даже тех, у кого, казалось бы, нет ничего общего.

Именно так случилось с Дмитрием Конрадтом и Игорем Вишней, совместная выставка которых демонстрируется сейчас в галерее «Борей». Общего между двумя художниками и в самом деле совсем мало. Дмитрий – коренной и убежденный петербуржец, Игорь – уроженец Нижнего Тагила, перекати-поле, последние годы жил в Германии. Дмитрий – по образованию геолог, выпускник Горного института, Игорь – дипломированный художник, окончил петербургскую Академию художеств. Дмитрий – фотограф, Игорь – живописец. Дмитрий занимается искусством с середины 1970-х, – с младых лет романтик, нонконформист, активист самиздата, он уже в 1980-х стал одним из ведущих фотографов отечественного рок-движения, рано определил свои творческие принципы, создал оригинальную эстетику и собственный язык, выказал себя мастером самостоятельным, мощным, узнаваемым. Игорь завершил учебу лишь в 1993-м и начал жизнь в искусстве в совсем иных обстоятельствах и в ином режиме: стал последовательно выбирать роли заведомо «второго плана» – реставратор живописи, прикладник, художник по фарфору. Роли, обусловленные множеством вполне прозаических вещей: исходным материалом, конкретными традициями и образцами, конъюнктурой.
Но соединила Дмитрия Конрадта и Игоря Вишню их любовь к цвету.
На выставке в «Борее» представлены более двух десятков фотопринтов Конрадта и полтора десятка живописных работ Вишни. Петербургские пейзажи, зафиксированные одним, вдохновили другого на создание полотен. Главным предметом всех работ стал цвет: и фотографии, и картины демонстрируют различные принципы и формы существования цвета.
Бессюжетные на первый взгляд изображения, выполненные Конрадтом, показывают нутряной, «геологический», тайный город: брандмауэры, дворы, непарадные лестницы. Линии, объемы и проемы здесь имеют структуру, ритм, стиль. Слегка тонированные плоскости искривлены, поедены временем и флорой, антисанитарны, – однако внятно выражают некую внутреннюю чистоту и благородство. Они дают понять каждому, что имеют за собой персональную судьбу и историю – а также цивилизацию, гораздо более организованную, нежели нынешняя. Это искусство очень достоверное, но хорошо придуманное и мастерски исполненное. Там, где нет плесени, Конрадт всегда находит какой-нибудь иной пунктум: ветви деревьев, никуда не ведущую электропроводку, сиротские каракули на стенах, пятна света, тени, собачьи следы на снегу. Кажется, он не просто обнаруживает, а лично создает необходимую ему графику и все нужные ему блики и метки, дабы в итоге всё сложить в цельный и безупречный в своем минимализме образ. Цвет фиксируется Конрадтом порой на самой грани исчезновения: вот-вот – и изображение окончательно утратит остатки пигмента, растворится то ли в сумрачном рассвете, то ли в ранних сумерках.
Не таков в своем искусстве Вишня. На холстах, как прежде на костяном фарфоре, он ярко, смачно выписывает затейливые комбинации с явно избыточным «смыслом». При этом и «смысл», и особенности формы черпаются им отнюдь не только у Конрадта. На многих изображениях – приметы самого детального знакомства с творчеством Малевича, Пикассо, Шагала, некоторых других знаменитостей. В панно «В зимнем саду, или Радостная непонятность» художник использует в качестве основы изысканнейшее конрадтовское изображение городского сквера, – но решительно ужесточает его и насыщает красками в стиле пионера абстракционизма Василия Кандинского. В другой работе мерцающее конрадтовское изображение охристого кустарника на фоне голубой стены Вишня бодро превращает во вполне сувенирную невскую панораму, как бы в наивной манере восемнадцатого века («Белые ночи»). Деликатную фотографию двух строительных вагонов-бытовок на фоне ветхого здания – в пеструю энергичную головоломку по образцу французских кубистов или просто кубика Рубика («Любовь в большом городе»). Таинственные фотофрески, трепетно исполненные Конрадтом словно бы по сырой питерской штукатурке, младший товарищ задорно трансформирует либо в серию «Высказываний» (изображения ивритских иероглифов или русских хулиганских надписей на стенах, абсолютно прямо и негативно оценивающих Кандинского, Малевича, Пикассо, Шагала), либо в лучезарное изображение Богородицы в традиционном иконописном стиле («Проходящее в вечности»). Даже названия полотен Игоря Вишни – «Малевич-Дурак №1», «Малевич-Дурак №2», «Шагал – пузырь» – выдают принципиальную нацеленность художника на самую интенсивную эксплуатацию чужого творчества и на скандальную полемику с ним. В отличие от своего партнера, нонконформиста по жизни, Вишня – нонконформист по выбору, вроде того мальчика с картины сталинского лауреата Федора Решетникова, что уже много лет в каком-то из предместий Парижа малюет на стене диссидентские знаки: «Paix!»
Конрадт и Вишня по существу антагонисты; оба имеют собственные воззрения на задачи искусства, собственный опыт и собственные достижения. Однако их совместная выставка производит впечатление по-настоящему единого и удачного проекта. Она показывает, как продуктивен может быть союз противоположностей, как разнообразно могут восприниматься и запечатлеваться одни и те же зримые образы и насколько творчески стимулирующей может быть даже такая простая вещь, как любовь к цвету, – если только, конечно, это подлинная любовь.

Евгений Голлербах

Комментариев нет: